Чернобыль 25 лет спустя
Однако в сентябре 1986 года ожидалась плановая приёмка в эксплуатацию ХОЯТа, и я, занимавшаяся этим объектом, обратилась с просьбой направить меня на станцию. Начальник очень не хотел отправлять меня в Чернобыль. Тем не менее, мне оформили командировку на пару недель. Но, втянувшись в решение и других вопросов, я пробыла там 34 дня, обосновавшись со своими коллегами в особнячке на улице Ленина, 1, где у нас периодически останавливались разные специалисты, в том числе заместители министров, директоры институтов, телевизионщики.
возникало много, но надо отметить, что все они решались в Чернобыле очень оперативно. Слово «Чернобыль» звучало как сигнал для оперативного исполнения. Вообще жизнь и работа на ЧАЭС были едины. День загружен до предела, но усталости не чувствовали. Приходилось заниматься, на уровне своей компетентности, различными объектами, разъезжая по ним, решать вопросы обустройства и питания прибывающих командированных (всё-таки я представляла вышестоящую организацию). Выезжала в вымерший город Припять, где молодые солдаты ковыряли загрязнённый грунт совковыми лопатами, организовывала необходимые совещания, выполняла секретарские обязанности. Вообще приходилось вникать в вопросы, которые в обычных условиях и в голову не приходили.
10 сентября 1986 года с несколькими своими коллегами на вертолёте, специально защищённом свинцом, облетела разрушенный IV энергоблок. В то время в Чернобыле ходила шутка: «Если хочешь быть отцом, надевай трусы с свинцом». Впечатление от полёта передать трудно. Увидела всю панораму: разрушенный IV энергоблок, «рыжий лес», ставший таким в результате сильного радиационного облучения, все объекты. Перед облётом энергоблока нас сфотографировал вертолётчик — полковник из Молдавии, а я пошутила: «Напишите на фотографии — «Привет из Сочи». Уже позднее, когда он принёс нам фотографии, сказал мне: «Первое, о чём я подумал: что эта женщина здесь делает?».
Вообще впечатления от Чернобыля были сильными. Я впервые увидела город, где все ходят в униформах, в основном в белых костюмах, с масками на лицах (мы их называли «намордниками»), увидела проносящиеся бронетранспортёры, но не услышала детских голосов, лая собак, крика петухов. А вечером видишь вымерший город: в окнах нет огней. Когда я стала ездить по разным точкам, увидела мёртвые деревни. Особенно сильное впечатление (пустота, тьма, тишина) они производили на меня на закате.